«Титульной» темой номера выступает феномен и политика исторической памяти. На исходе XX в. в предметном поле социогуманитарного знания наряду с понятиями исторического знания,исторического сознания и представлений о прошлом возникло понятие исторической памяти в качестве инструмента ре-интерпретации взаимосвязей между историей, памятью и идентичностью. Соответствующие изыскания нередко определяются как «поворот», «мемориальная парадигма», «мемориальная революция» и даже «мемориальный бум». Немецкая исследовательница А.Ассман даже использовала термин «повальное увлечение» исследованием образов прошлого в качестве интерпретационных моделей, позволяющих ре- интерпретировать настоящее. Мемориальная парадигма восприняла идеи французского социолога Мориса Хальбвакса – погибшего в нацистском концлагере автора труда «Коллективная память», и прежде всего, ключевую идею Хальбвакса: если история как наука стремится к универсальности, и при всех делениях на национальные истории или истории по периодам, есть только одна история, то одновременно существуют несколько вариантов коллективной памяти.

Представленная статья посвящена изучению политики памяти в Монголии на примере мемориального комплекса Г.К. Жукову, включающего в себя музей, памятник, улицу. В работе анализируется трансформация политического статуса данного мемориала в ХХ–XXI вв.: рассматривается изменение придаваемых экспозиции и фасаду музея исторических, культурных и политических смыслов. Отдельный раздел статьи посвящен практикам коммеморации. В центре внимания находятся мемориальные акты, совершаемые главами государств. Работа опирается на три группы эмпирических материалов: личные наблюдения автора, материалы монгольской и российской прессы, публичные высказывания глав государств. Дизайн исследования ориентирован на анализ моделей политического использования прошлого. Автор предполагает, что включение музея в сферу публичных коммемораций на уровне глав государств связано с восстановлением военно-политического сотрудничества между Россией и Монголией в 2008 г.

Статья посвящена теме сохранения и позиционирования исторической памяти в российском и китайском приграничье посредством организации музейных экспозиций и создания мемориальных объектов (памятники, просветительские проекты) в контексте вопроса о возможности создания «компромиссной» версии истории российско-китайских отношений, которая бы устраивала бы и Россию, и Китай. В настоящий момент, несмотря на высочайший уровень межгосударственного сотрудничества, который главами обоих государств справедливо оценивается как «наилучший за всю историю», непроработанными остаются вопросы прошлого российско-китайских отношений, которые, как правило, оцениваются сторонами по-разному. Различное понимание этих вопросов воплощено в музеях и мемориальных объектах, содержание которых может быть интерпретировано как проявление алармизма и русо/синофобии. Между тем их нарратив направлен не столько «вовне», сколько «вовнутрь» и отражает интенсивный поиск «правильной версии» исторической памяти, которая ведется в обеих странах на фоне роста национально-патриотических настроений. В результате для внешнего наблюдателя возникает «борьба нарративов» в исторической памяти. При этом на данный момент настойчивые попытки убедить другую сторону в собственной трактовке спорных вопросов истории посредством увеличения числа экспозиций и мемориальных объектов представляются неконструктивными и потенциально несущими больше вреда, чем пользы для развития двухсторонних отношений. Без серьезной проработки прошлого отношений двух стран со стороны академического сообщества, как по отдельности, так и сообща, невозможно перейти от наблюдающейся сейчас «борьбы нарративов» к созданию «компромиссной» и при этом объективной версии истории.

Применительно к Восточной Азии выражение «история – это политика, опрокинутая в прошлое», является не просто афоризмом, а описанием действительности. Апелляция к событиям прошлого занимает большое место как в общественном, так и в создаваемом органами государственной власти дискурсе. Особое место в такой политике исторической памяти занимает понятие «историческая обида», когда одна сторона рисует себя в качестве невинной жертвы, а другая предстает в роли несправедливого обидчика, и этот нарратив используется как повод для дискредитации «обидчика» и мобилизации собственного населения. Российско-корейские отношения не омрачены наличием трудноразрешимых или актуализируемых обид, однако существует несколько сюжетов, содержащих повод для потенциальной обиды. В этой статье будет сделана попытка проанализировать потенциально «проблемные» сюжеты российско-корейских отношений вплоть до начала XX века. В качестве таковых выделены «албазинские войны» XVII века, споры об «острове Ноктундо» и события, связанные с влиянием Российской империи на внутрикорейские дела в конце XIX – начале XX вв. Проанализирована позиция как южнокорейской, так и северокорейской стороны.

В статье представлен сравнительный анализ сложных многовекторных процессов формирования новых идентичностей в бывших советских республиках Каспийского региона. Исследовательский интерес обусловлен необходимостью теоретического осмысления новых внешнеполитических интересов России и ее актуальной роли в международном политическом пространстве. На протяжении веков Каспийский регион был значим для России. В современных условиях вопросы развития Каспийского региона воспринимаются как комплексная проблема. Каспийское море становится тем пространством, в котором конфигурация и союзы различных политических сил могут быть многовариантны и не всегда предсказуемы. Поэтому своевременной представляется задача выявления специфики формирования идентичности в странах Большого Каспия и той роли, которую играет в этих процессах политика памяти. Для анализа выбраны два государства центральноазиатского региона – Республика Казахстан и Республика Туркменистан. Исследование проводилось с использованием данных проведенных авторским коллективом социологических опросов как количественного, так и качественного характера. В роли основных респондентов выступили молодые люди – граждане обоих государств. Результаты исследования показали, что в Туркменистане и Казахстане применяются схожие модели реализации политики памяти, которые включают в себя фундаментализацию собственного прошлого за счет его «удревления», пересмотр и переоценку совместного с Россией исторического пути и формирование образа будущего. Эти процессы направлены на обоснование и упрочение политической самостоятельности, демонстрацию новых возможностей и перспектив. Вместе с тем, результаты политики памяти неоднозначны, а ее эффективность в изучаемых государствах не одинакова: соответствие ожидаемых и реальных результатов более выражено в Казахстане.

Работа посвящена исследованию в сравнительном ключе проблем, связанных с закреплением права на образование в современных конституциях, а также выявлению основных тенденций и закономерностей конституционного обеспечения реализации данного права в текущих условиях. Рассматриваются разные подходы к этим вопросам в тех или иных государствах, особенности судебной защиты конституционного права на образование в ряде стран. Также разбирается содержание конституционного права на образование.

Гетеронормативная политика России привлекает значительное внимание, главным образом, со стороны западных ученых, осуждающих гендерную регуляризацию идентичностей в российской культурной политике. Я исследую потенциал этой политики в легитимизации внутренней власти, создании контргегемонии, а также потенциал геополитического влияния, противостоящего глобальной гегемонии Запада. В статье рассматривается дискурсивная конструкция субъектов автоуправления, чтобы пролить свет на то, как национальная идентичность формируется правительственностью. Методологически это основано на фукодианском прочтении Грамши, предполагающем, что правительственность может быть способом завоевать согласие подданных для обеспечения гегемонии. Чтобы исследовать правительственность, я показываю, как свобода женщин контролируется как в рациональной, так и в аффективной среде. В статье показано, что доминирующие в России дискурсы, такие как реклама, изображают женскую идентичность в соответствии с традиционными гендерными нормами. Однако социальная пропаганда и идеализация женского тела являются новыми аспектами русской женщины в отличие от дискурса сексуального замалчивания в СССР. Женщины в рациональной среде выбирают не маргинализированную негетеронормативную женскую идентичность. В аффективной среде построение женской идентичности контролируется чувствами, вызываемыми различными дискурсами, например средствами массовой информации. Субъекты самоуправления соглашаются на традиционную женскую идентичность, что придает им субъективность и легитимизирует государственную власть. Изображение испорченной западной морали в противовес российской этике вызывает ощущение дуализма угроза-обещание, чужой-свой. Эти привязанности защищают от негетеронормативной женской идентичности. Делается вывод, что разграничение границ между морально девиантным Западом и этической Россией потенциально может привести к созданию геополитической гегемонии России как глобального спасителя.

Интеграционные группировки различаются по уровню развития интеграционного взаимодействия, экономическому потенциалу и роли в мировом сообществе. Наиболее успешным с точки зрения достигнутого уровня региональной интеграции является Европейский союз (ЕС), который активно выстраивает внешние связи с различными регионами мира, отдельными странами и интеграционными объединениями. Наиболее интенсивно ЕС развивает интеррегиональную политику в регионе Латинской Америки – с Общим рынком стран Южной Америки (МЕРКОСУР) – и в Азии – с Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Зачастую под интеррегионализмом понимается сотрудничество именно между двумя интеграционными объединениями. Такое взаимодействие называют «чистым» или идеальным типом интеррегионализма. Однако выделяется и другой тип, при котором взаимодействие ведется не с интеграционным объединением, а с его отдельной страной-участницей – квази-интеррегионализм. Так, например, в Юго-Восточной Азии (ЮВА) прослеживается сосуществование разных типов интеррегионализма: «чистый» интеррегионализм – ЕС-АСЕАН; квази-интеррегионализм – ЕС-Индонезия, ЕС-Сингапур, ЕС-Вьетнам и другие страны объединения. В данной статье будет рассмотрен кейс квази-интеррегионализма по линии ЕС-Индонезия. В свою очередь Евразийский экономический союз (ЕАЭС) также проводит активную интеррегиональную политику и развивает торгово-экономическое сотрудничество со странами АСЕАН. ЕАЭС уже заключил соглашения о ЗСТ с Сингапуром и Вьетнамом. Актуальным является вопрос о заключении сделки о ЗСТ и с Индонезией, переговоры по которой начались весной 2023 г. Актуальность исследования обусловлена недостаточной изученностью интеррегионального опыта по линии ЕАЭС–Индонезия как отечественными, так и зарубежными авторами, а сопоставление с более изученным кейсом квази-интеррегионализма ЕС-Индонезия может послужить основой для более углубленного изучения тематики. Целями данной статьи является сопоставление интеррегионального опыта ЕС и ЕАЭС с Индонезией, выявление факторов, способствующих и препятствующих проведению интеррегиональной политики в регионе, представление прогнозной оценки относительно судьбы соглашений ЕС и ЕАЭС с Индонезией. Критериями сравнительного анализа выступают состояние торговых отношений, уровень их институционализации, а также препятствия на пути к заключению соглашений о ЗСТ.

Рецензия на книгу: Docherty T. (2019) Political English: Language and the Decay of Politics. London; New York: Bloomsbury, 237 p.

Оценка политической эффективности считается одной из самых непростых тем в социально-политических науках. В то время как традиционные показатели политической эффективности включают в себя распространенное число показателей (от анализа экономического состояния стран и их военного потенциала до изучения показателей мягкой силы), в данной статье предлагается рассмотреть в качестве альтернативного показателя оценки политической эффективности риторику. Опираясь на данные из работ лингвистической и когнитивной наук, автор статьи утверждает, что риторика тоже играет существенную роль в достижении политических целей. В доказательство данной гипотезы в статье анализируется относительно новая работа Т. Дочерти "Political English: Language and the Decay of Politics" на предмет свежих идей относительно влияния риторики на политическую эффективность. Кроме того, в статье упоминаются и принципы риторики, уже ставшие фундаментальными, и инструменты влияния языка на политическую эффективность. Подчеркивая важность риторики как показателя политической эффективности, эта статья вносит вклад в более глубокое понимание когнитивных и коммуникативных аспектов политического влияния.